Будем зимовать.
Утром проснешься, а трава уже поседела и луна
вся засахарена инеем.
Затопишь печку, протрешь газетой запотевшие окна, ...
принесешь из сарая дров.
Накинешь старую куртку, обуешь галоши и выйдешь во двор
посмотреть –
прямо ли поднимается столб дыма из трубы,
и нет ли у него недопустимого отклонения от перпендикуляра.
Пройдешь в сад , посмотришь на серое,
в редких антоновских яблоках, небо,
сладко поежишься от холода и вернешься в тепло.
Спустишься в погреб, в который раз пересчитаешь заготовленные на зиму банки с солеными и маринованными огурцами,
помидорами, клубничным вареньем, смородиновыми компотами, , поговоришь с картошкой, морковкой и капустой,
успокоишь их, пообещаешь,
что сильных морозов не будет,
споткнешься об огромную, бесчувственную тыкву и на бутыль с вишневой наливкой даже искоса не взглянешь,
потому как рано на нее смотреть, а тем более трогать.
Перед сном подбросишь дров в печку и
уснешь, думая о том,
как там сейчас дым – не погнуло ли его вет…
и тут же проснешься от оглушительного шороха в углу, за тумбочкой – оказывается, мыши вернулись из огорода в погреб и теперь обустраиваются.
Кинешь тапком в угол и подумаешь:
«Ну, вот.
Теперь все дома.
Можно зимовать»...
Михаил Бару.
